Всё шло по плану до последнего мгновения. Вместо того чтобы поравняться с Апнором, Боб упёрся ногами и нырнул вперёд, под кинжал. Рубящий замах раскрутил его слева направо, лицо было теперь на уровне ног противника. Боб выставил вперёд левое плечо, чтобы смягчить удар о дёрн, следом двигались голова, правая рука и направленный вдоль тела палаш. Едва левое плечо коснулось земли, он свободной рукой схватил Апнора за правую ногу и прижал её к себе.
Граф, отступая, должен был бы перенести вес на эту ногу. Он рухнул в тот самый миг, когда Боб подобрал колени под себя. Падение на живот означало бы верную смерть, поэтому Апнор извернулся, приземлился на зад и, задрав ноги, опрокинулся на спину. Происходи дело в парижской фехтовальной школе, он мог бы завершить кувырок назад и вскочить, как ни в чём не бывало, но в кирасе такое было невозможно. Итак, ноги и зад Апнора достигли апогея, потом опустились. Он упёрся правым локтем, чтобы оттолкнуться от земли, одновременно загораживаясь кинжалом, зажатым в левой руке. Боб уже встал на одно колено. Он размахнулся, намереваясь отрубить Апнору левое запястье, однако то ли плохо прицелился, то ли граф оказался невероятно проворен, но удар пришёлся по рукояти кинжала, сразу за гардой. Выбитый из графской руки кинжал отлетел в туман.
Апнор откатился вбок и вскочил на ноги.
– Ты бесчувственный мерзавец! – в злобе заорал он. – Ты вовсе не любишь Абигайль!
– Люблю, потому и хочу победить.
– Глянь-ка, ты брал уроки фехтования, – проговорил Апнор. – А вот это твой учитель тебе показывал?
Боб любил сидеть на лугу и крошить птицам хлеб. Как-то он кормил стаю из примерно сотни голубей, которые, разобравшись, в чём дело, окружили его и терпеливо дожидались следующего куска. Однако внезапно появился воробей и начал подбирать все крошки, которые бросал Боб, хотя и был один против сотни. Напрасно Боб отманивал воробья в одну сторону и бросал хлеб в другую; тот перелетал, словно солнечный зайчик от сигнального зеркальца, опускался среди ковыляющих голубей и выхватывал крошку из-под их клювов.
Сейчас Боб понял, что он – голубь, Апнор – воробей. В какой-то миг ему показалось, что сейчас палаш перерубит Апнору ногу в колене; в следующее мгновение граф был в другом месте, а рапира метила Бобу в сердце. Боб ударил её левой рукой, так, что остриё вонзилось под рёбра слева и вышло из спины. В падении левая рука задела эфес рапиры, и пальцы сомкнулись на блестящих дужках, так, что граф не смог вытащить её и нанести череду смертельных ударов. Боб приземлился на спину; остриё, пропоровшее его насквозь, вошло в землю. Он был пригвождён, как Христос. Апнор сверху смотрел ему в лицо.
– Лёгкое? – предположил граф.
– Печень, – отвечал Боб, – иначе я не смог бы сделать вот это. – Он вдохнул и харкнул в Апнора, но плевок не достиг цели.
– Значит, тебя ждёт смерть от медленно гниющей раны, – сказал Апнор. – Я охотно положу конец твоим мучениям, если ты любезно вернёшь мне оружие. – Он поднял глаза, отвлечённый топотом несущейся конницы. – Сарсфилд. Давай заканчивать, мне надо к ним.
Боб повернул голову, просто чтобы не видеть Апнора, и различил на фоне темнеющего неба над холмом странный силуэт: человека в сером мундире, насаженного на шест. Нет, он не был насажен на шест – он прыгал с шестом через ручей; спутанный хвост из волос развевался на затылке, словно наградные ленты на полковом знамени. Ирландский пехотинец пришёл на помощь Апнору, своему английскому повелителю. У него наверняка найдётся нож или что-нибудь в таком роде, чтобы прикончить Боба.
– Когда попадёшь на тот свет, – сказал Апнор, – передай ангелам и демонам, что мы знаем про ваш гнусный комплот и завладеем золотом Соломона!
– Что за чушь ты несёшь? – воскликнул Боб.
Апнор, прежде чем ответить, отлепил его пальцы от эфеса, начиная с мизинца. Потом ногой встал Бобу на живот, упёрся и вытащил рапиру.
– Ты отлично знаешь, о чём я говорю! – негодующе произнёс граф. – А теперь вперёд и делай, что сказано! – Он прицелился в сердце. Боб выставил руку, чтобы отвести удар. Тут что-то большое просвистело по воздуху и обрушилось на эфес рапиры, так что она, крутясь, отлетела прочь.
Апнор, шатаясь, отступил назад, придерживая ушибленную руку. Боб поднял глаза и увидел плечистого малого в изодранном мундире. Малый держал в руках восьмифутовую палку – ту самую, которую Боб отломил от полкового знамени.
Боб приподнялся на локте, сел и поймал на себе спокойный взгляд Тига Партри. У Тига была голова как вытесанный из известняка куб и тёмно-русые волосы, туго стянутые на затылке, хотя за день многие пряди выбились и теперь держались только за счёт грязи. Близко посаженные серо-голубоватые глаза смотрели с пристальной укоризной.
– Ты кем себя вообразил, Боб? Героем из дрянной книжонки? Не видишь, что джентльмен в доспехе и фехтует так, как тебе ни в жисть не научиться?
– Теперь я всё это отлично вижу, Тиг.
Покуда Тиг распекал Боба, Апнор поднял рапиру и теперь, держа её в левой руке, боком придвигался к ирландцу.
– Эй, Тиг, левой он орудует не хуже, чем правой!
– Боб! Ты разом и переоцениваешь его, и недооцениваешь! Фехтовальщик он умелый, знамо дело, но по большому счёту всё равно дрочила, тычущий в потёмках кочергой.
К этому времени Апнор подошёл футов на восемь. Тиг подбросил древко, поймал его двумя руками за конец, со стоном размахнулся и ударом в бок повалил Апнора на землю. Тот попытался было ухватиться за шест, нависший над его лицом, по стальная кираса, теперь сильно погнутая на боку, сковывала движения. Тиг отвёл древко, перехватил его посередине и нанёс серию быстрых ударов комлем, время от времени перемежая тычки могучим замахом. Слышались металлический лязг и крики Апнора.