Смешенье - Страница 122

122

Элиза, герцог и маленький Люсьен, а также их слуги и окружение приехали в Сен-Мало за две недели до Средиземноморского флота. Вскоре после этого начали прибывать другие линейные корабли из Бреста, Лорьяна и Сен-Назара. На каждой галере и каждом корабле были офицеры, по большей части из числа титулованной знати. Соответственно на герцога и герцогиню д'Аркашон легли непомерные светские обязанности. Другая герцогиня восприняла бы их с готовностью, как полководец – войну или архитектор – заказ на строительство собора. Элиза переложила все хлопоты на тех, кому они и впрямь нравились (от прежней герцогини к ней перешёл большой штат приближённых). Старую гвардию – Бригитту, Николь и несколько отставных матросов Жана Бара – она оставила при себе. Интересанткам, слетевшимся к ней после замужества, поручила организовывать приёмы, что давало им занятие и если не счастье, то чувство, которое они готовы были за него принимать.

Таким образом, от Элизы требовалось лишь наряжаться, выходить к гостям, не забывать их имена и поддерживать беседу. Когда становилось невыносимо скучно, она всегда могла притвориться, будто услышала детский плач, и ускользнуть в противоположное крыло, где располагались её личные покои.

Так что в нынешней ситуации – сидении за ломберным столиком в обществе богатых бездельников, покуда её муж мечет талию, – было лишь одно новшество: а именно, что человек, сидящий напротив Элизы, обладал неимоверным влиянием. На всех остальных приёмах, которые д'Аркашоны давали за последние несколько недель, её визави был бы капитан линейного корабля, смущённый и угодливый в присутствии верховного адмирала Франции (должность перешла к Этьенну по наследству). Сегодня на этом месте восседал Поншартрен. Формально он занимал более высокую ступень, нежели Этьенн, однако тот не должен был заискивать перед графом – высота положения делала их почти ровней. Поншартрен неожиданно объявился утром, прибыв на яхте из Шербура. За обедом он постоянно ловил Элизин взгляд, но не потому, что пытался с ней флиртовать. Позже она пригласила его составить им с Этьенном партию в басет. Затем, чтобы господа не скрестили клинки, а дамы не отравили друг дружку за два оставшихся места у ломберного стола, Элиза выбрала мадам де Борсуль и мсье д'Эрки именно потому, что оба занимают самое ничтожное положение в обществе и не будут очень мешать разговору. По крайней мере, так она воображала. Разумеется, оба оказались (как уже замечено) совершенно автономными личностями, наделёнными разумом, свободной волей и всем прилагающимся. Д'Эрки услышал от кого-то, что Элиза скупает казначейские обязательства у таких, как он, мелкопоместных дворян, имевших глупость одолжить деньги своей стране.

Де Борсуль искала себе покровительства среди могущественных придворных. Для Поншартрена, который каждый день встречался с королём Франции, оба были всё равно, что муравьи или вши. После примерно пяти раундов басета он устремил взгляд на Элизу и отпустил загадочное замечание касательно безденежья англичан.

Басет – простая игра, потому-то Элиза его и выбрала. Каждый понтёр получает тринадцать карт, кладёт их картинкой вверх и ставит на одну, на несколько или на все деньги. Банкомёт снимает карты снизу и сверху колоды попеременно; все карты такого достоинства проигрывают или выигрывают соответственно. Понтёр может не брать выигрыш, а загнуть угол карты, увеличивая таким образом ставку в следующем раунде вплоть до шестидесятикратной. Банкомёт занят постоянно; Этьенну пришлось надеть специальный карточный протез с загнутыми пальцами на пружинах, чтобы держать колоду. Понтёр может быть занят или не очень, в зависимости от того, на сколько карт он поставил. Элиза и Поншартрен ставили понемногу, показывая таким образом, что разговор занимает их больше игры. Д'Эрки и де Борсуль играли по-крупному, и их вскрики, стоны, приглушённые ругательства или смех служили постоянным фоном для разговора.

– Мои английские друзья жалуются на недостаток звонкой монеты уже давно и особенно с началом войны, – заметила Элиза, – но лишь вам, мсье, хватило проницательности разгадать здесь оборонительную стратегию.

– В том-то и беда, что я разгадал её совсем недавно, – сказал Поншартрен. – Когда планируешь вторжение, разумеется, думаешь о жаловании солдатам. Оно так же важно, как снабжение оружием, провиантом и расквартирование, даже важнее, поскольку солдаты, получив жалование, могут сами позаботиться об оружии, провианте и квартирах. Однако платить им надо в местных деньгах – то есть в монете страны, на территории которой идут военные действия. В Испанских Нидерландах всё просто…

– Поскольку они Испанские, – подхватила Элиза, – и солдатам можно платить пиастрами…

– …которые можно раздобыть где угодно, – закончил Поншартрен. – Однако английские пенни можно взять только в Англии. Считается, что их чеканят…

– …в Лондонском Тауэре, знаю, – сказала Элиза. – Но почему «считается»?

Поншартрен развёл руками.

– Никто их не видит. Они выходят с Монетного двора и исчезают.

– Но мне думалось, что каждый может привезти серебро в Тауэр и перечеканить на пенни, разве нет?

Поншартрен на миг опешил, затем расхохотался и хлопнул ладонью по столу, так, что монеты на картах запрыгали и зазвенели. Выходка для сановника такого уровня была столь неожиданной, что игра замерла.

– Мсье, для нас огромная честь – доставить вам недолгое развлечение от забот! – воскликнул Этьенн, но генеральный контролёр финансов лишь снова хохотнул.

122