Смешенье - Страница 147

147

Сказано также, что Господь дал Соломону богатства, хоть тот о них не просил. Соломон обладал золотом и, более того, обладал сердцем разумным; тайны вещества, подобные тем, что я указал вам в стекле и кислотах, вряд ли остались сокрыты от его взора. Все усилия алхимиков, в том числе и мои, – не более чем жалкие потуги повторить Великое делание царя Соломона в Храме. Тысячелетиями алхимики тщились вернуть утраченное после того, как Соломон окончил свои дни в Иерусалиме. По большей части они ничего не добились, хотя несколько великих – Гермес Трисмегист, Сендзивой, Чёрный Монах, Дидье, Артефий – пришли к сходным, если не сказать идентичным заключениям касательно последовательности шагов, надобных для Великого делания. Сейчас я очень близок… – Впервые с начала своей речи Ньютон запнулся. Он перевёл взгляд с Элизы на Фатио, кивком и легчайшим подобием улыбки включая того в разговор. – Мы очень близки к тому, чтобы достичь искомого. Мне говорили, сударыня, что некоторые довольно высоко ставят мои «Математические начала», но я скажу: они станут не более чем предисловием к моему следующему труду, если я сдвину Великое делание хотя бы на йоту. Дело бы значительно облегчилось, будь у нас хоть кусочек золота, дарованного Господом Соломону.

– Наконец-то я поняла, – сказала Элиза. – Вы и другие алхимики верите, что золото, похищенное Джеком Шафто и его пиратами в Бонанце, и есть золото царя Соломона, каким-то чудом сохранившееся на протяжении столетий. Оно чем-то отличается от того, что невольники португальцев добывают в Бразилии.

– Теория о том, в чём состоит это отличие, разработана очень подробно, но едва ли будет вам интересна, тем более, если вы считаете алхимию пустым делом, – вставил Фатио. – Она касается того, как частицы – атомы – золота соединены между собой, образуя сплетения, сплетения сплетений и так далее, и так далее, и что может заполнять полости либо проходить через ячеи этих структур. Довольно сказать, что Соломоново золото, не отличаясь от обычного внешне, имеет несколько больший удельный вес. И даже полный профан отличит его, если взвесит образец и рассчитает плотность. Крупная партия такого золота была обнаружена в Мексике несколько лет назад и доставлена в Испанию вице-королём, который намеревался продать его Лотару фон Хакльгеберу, но…

– Дальнейшее мне известно. Но как, по-вашему, золото царя Соломона оказалось в Новой Испании?

– Есть мнение, что Соломон не умер, а отправился на Восток, – сказал Ньютон. – Можете верить ему или не верить, но бесспорно, что вице-король владел золотом, имеющим необычно высокий удельный вес.

– И вы в этом уверены, потому что…

– Лотар фон Хакльгебер отправил в Новую Испанию трёх пробирщиков. Их измерения не оставляют места для сомнений.

– Хм… Неудивительно, что он так взбеленился, когда Джек увёл золото прямо у него из-под носа!

– Позвольте спросить, сударыня, получали ли вы в последнее время известия от упомянутого Джека Шафто?

– Полтора года назад он прислал мне подарок, который, правда, по дороге испортился и завонял, так что его сразу зарыли в землю. Мистер Ньютон, будьте покойны: я и несколько моих французских знакомых употребляем все старания, чтобы выяснить, где Джек. Пока это едва ли возможно, ибо его мотает по всем торговым портам Аравии. Однако как только я узнаю что-нибудь определённое…

Элиза не закончила фразу. Не потому, что её перебили – оба собеседника хранили молчание, – а из-за ужаса, который появился на их лицах, особенно на лице Ньютона, и взгляда, которым они обменялись.

Фатио, сообразив, что пауза неприлично затягивается, объяснил:

– Хуже всего будет, если пираты, не ведая, что попало им в руки, перечеканят Соломоново золото и пустят его на ветер. Ибо тогда оно рассеется по всему миру, смешается и сплавится с обычным металлом, так что его уже не удастся найти.

Фатио взглянул на Ньютона и, переменившись в лице, опустился на одно колено рядом с креслом учёного. Ньютон прикрыл дрожащей рукой глаза и безостановочно ёрзал в кресле, почти извивался ужом. Пот выступил у него на лбу, жилка на виске билась вдвое-втрое чаще, чем Элизин пульс. Казалось, Ньютон напрягает каждую унцию воли, чтобы удержать тело от состояния животного аффекта. Пока перевес был на стороне воли, но столь незначительный, что Ньютон, захваченный внутренним поединком духа и плоти, не видел и не слышал ничего вокруг.

Элиза встала.

– Позвать врача?

– Я его врач, – последовал ответ Фатио. Довольно странный из уст математика. Впрочем, возможно, он читал медицинские трактаты.

Дабы пациенту и врачу не пришлось вставать и церемонно раскланиваться, Элиза быстро сделала реверанс и вышла из комнаты.

Через полчаса она была в Доме Золотого Меркурия, где вместо составленных штабелями тяжёлых сундуков узрела необычное скопление английских стряпчих. Их было даже больше, чем клиентов – четырёх (надо полагать, немецких) банкиров. Трёх Элиза видела раньше, когда приезжала с маркизом Равенскаром, чтобы предъявить векселя к оплате. Четвёртый, самый старший, был ей не знаком. Элиза решила, что он приехал из Амстердама.

– Это торговый дом или картинная галерея? – осведомилась Элиза, отчасти чтобы нарушить молчание, которым её встретили. – Я ожидала увидеть стопки серебряных пенни до потолка, а созерцаю живописную группу, достойную кисти старых мастеров.

Никто не улыбнулся. Однако сцена и впрямь напоминала групповой портрет. Помещение было бы слишком тесным даже для булочной. Обстановку составляли две тяжёлые конторки, или bancas, и полки с амбарными книгами и свитками. Имелся и окованный железом сундук для незначительных выплат, однако операции с крупными партиями монет проводились обычно через большие златокузнечные лавки или банк Апторпа. Узкая дверь в задней стене вела на лестницу, которая почти сразу круто поворачивала, так что второй пролёт занимал почти четверть помещения. На этой-то лестнице две недели назад и стояли сундуки с деньгами. Однако сегодня никаких сундуков не было. На лестнице расположился старший банкир; отсюда он, как с помоста, мог видеть всё лондонское представительство Дома Хакльгебера. Дородный немец занимал всю ширину лестницы за дверью; выглядело это так, будто его затолкали в поставленный на попа гроб с открытой крышкой. Одутловатые щёки выпирали, образуя глубокие вертикальные расселины по сторонам верхней губы, высокой, отвесной и белой, как скалы Дувра.

147