Довольно скоро Джек отыскал своего компаньона между двумя рядами деревьев на краю площади. По совпадению Патрик устроился под балкончиками караван-сарая – одного из красивейших зданий в городе. Сюда, как на амстердамскую площадь Дам, стекались богатые люди, прибывающие в Ахмадабад по делам. Джека и Патрика сейчас не заботили ни красота, ни богатство этого места. Однако здесь они видели караваны из Лахора, Кабула, Кандагара, Агры и ещё более диковинных краёв: китайцев, доставлявших шёлк из Кашгара через Кашмир, мореплавателей-армян из далёкого Исфахана, узбеков из Бухары, казавшихся бедными и низкорослыми родственниками турецких хозяев Алжира. Другими словами, караван-сарай напоминал им, что существует возможность (хотя бы теоретическая) покинуть Ложе Шипов (как Джахангир называл Ахмадабад в своих воспоминаниях).
Патрик сидел по-турецки на коврике (вернее, на грубой дерюге, в которую заворачивают ковры). Он держал пойманную мышь, камень и миску. Завидев приближающегося брахмана, он прижимал мышь к земле и заносил камень, как будто хочет её убить. Разумеется, Патрик никогда не убивал мышь, и Джек, когда сидел на его месте, тоже. Если бы они убили мышь, то не получили бы денег от брахмана и потратили уйму времени, чтобы поймать новую. Однако, весь день упорно делая вид, будто хотят убить мышь, они могли заработать несколько монеток в качестве выкупа за её жизнь.
– Если я верно толкую знамения, нам представился случай сложить голову за деньги, – объявил Джек.
Окровавленный говяжий мосол упал на мостовую и разбился на куски. Два бородача спланировали на него и передрались из-за костного мозга.
– Здесь или где-то ещё? – спросил Патрик, бесстрастно наблюдая за птицами.
– Где-то ещё.
Патрик отпустил мышь.
Караван-сарай с его ажурными каменными решётками на бесконечных альковах и балкончиках занимал всю южную сторону Майдан-шах, но входить в него надо было через восьмиугольную, увенчанную куполом беседку. Четыре стороны беседки смотрели на площадь, четыре образовывали арки, ведущие в здание, вернее, во двор, где навьючивали и развьючивали, выстраивали и разводили по стойлам лошадей и верблюдов. Здесь-то, во дворе, компаньоны и нашли паланкин Сурендраната. Баньян рядился с одноглазым барышником-пуштуном из-за двух лошадей; увидев Джека и Патрика, он решил заодно прикупить им одежду – длинные рубахи, шаровары и тюрбаны на голову.
– Теперь, когда с кормлением насекомых покончено, надо будет снова отрастить волосы, – задумчиво проговорил Джек, когда они выезжали из города на Катхияварскую дорогу. Это значило, что путь их лежит на юго-запад.
– Я без труда раздобыл бы вам европейскую одежду, но не хотел задерживаться в Обители Самума! – крикнул Сурендранат, цепляясь за поручни носилок, кренящихся от шквалистого суховея. Листья экзотических растений, скрученные и шипастые, словно раковины морских моллюсков, летели над головой и катились кубарем по дороге. Джек и Патрик верхами ехали по бокам паланкина; сзади три приказчика вели в поводу двух навьюченных ишаков.
– Когда повернёшься спиной к ветру, здесь не так и плохо, – сказал Патрик, но лишь потому, что гордился умением во всём находить хорошую сторону. И впрямь улица, ведущая к воротам, была бы вполне живописна, если бы песок не забивал глаза: по обе её стороны тянулись сады богатых баньянов и моголов, мечети, пагоды и колодцы.
– Когда повернёшься спиной к Ахмадабаду, будет ещё лучше, – заметил Сурендранат. – Катхиявар – относительно спокойный край, там хватит и обычного проводника-гадхви. Дальше на северо-запад вам надо будет переодеться в европейское платье, чтобы отпугивать маратхов.
– На северо-запад… так мы в Шахджаханабад? – спросил Джек.
– Он предпочел бы услышать «Дели», – сказал Патрик, когда Сурендранат не ответил.
– Ну разумеется, ведь он индус, а Шахджаханабад – могольское название, – заметил Джек. – Ирландцу ли не знать!
– Англичане переименовали чуть ли не все наши города, – процедил Патрик.
– В этом году за сезон муссонов с Запада доставили много дорогих товаров, и все они мёртвым грузом лежат на суратских складах, – объяснил Сурендранат. – Из-за Шамбаджи и его мятежников дорога в Дели очень опасна. Так вот, я слышал от моряков, заплывавших далеко на юг, что там живут на льдинах диковинные птицы. Проголодавшись, они собираются у края льдины, глядя на рыб, но страшась притаившихся хищников. Птицы не знают, есть ли рядом хищник; они ждут, пока одна из них, самая смелая, прыгнет в воду. Если она вернётся с набитым брюхом, все прыгают разом. Если не вернётся, ждут дальше.
– Сравнение понятно, – сказал Джек. – Суратские торговцы – птицы на льдине, ждущие, кому хватит отваги или глупости первым отправиться в Дели.
– Этот торговец получит гораздо больше прибыли, чем все остальные, – подбодрил Сурендранат.
– Если, конечно, его караван доберётся до Дели, – уточнил Патрик.
Вскоре после этого они проехали в ворота и двинулись на юго-запад к Катхиявару – полуострову, выдающемуся в Аравийское море между устьем Инда на западе и Индостаном на востоке. Ахмадабад стоит на реке Сабармати, которая течёт по восточной границе Катхиявара и впадает в длинный и узкий Камбейский залив.
Ветер утих, как только они выбрались из долины Сабармати в холмистое редколесье на пути в Катхиявар. Заночевали в придорожном лагере, какие возникают по всей Индии, как только тени начинают удлиняться, а животы у путников – урчать. Он напомнил Джеку цыганские становища в Европе. Люди и впрямь походили на цыган и говорили на сходном языке, только в Европе они были презренные бродяги, а здесь – хозяева. Гуляя по лагерю, Джек видел не только нищих и факиров, но и богатых баньянов, а также чиновников – моголов.