– Вы хотите, чтобы они выжили – по возможности честно, – перевёл Боб, – и чтобы я знал, где их искать, когда будут надобность и деньги.
– Совершенно верно, – отвечал Барнс. – Само собой, им этого говорить нельзя.
– Разумеется, сэр. Они должны дойти своим умом.
– Как Джимми и Дэнни. А теперь пора, читать ваше письмо. Принесите мне огонь, горящий внутри куста, и я возглашу вам, как Господь Моисею.
Такого рода шуточки Бобу Шафто приходилось выслушивать в качестве платы за то, что полковником у них – человек, учившийся богословию. Он сходил к костерку, который рота капитана Дженкинса разожгла посреди лагеря, реквизировал один вырванный с корнем кустик и поджёг от углей. Неся его, как канделябр, и время от времени потряхивая, чтобы огонь разгорелся, Боб поспешил назад. Обгорелые листья сыпались на письмо, на эполеты и треуголку Барнса; читая, тот сдувал их с листа.
– Это от вашей очаровательной герцогини, – сказал Барнс.
– Я так и догадался.
Барнс некоторое время скользил глазами по листку, потом заморгал и вздохнул.
– Мне можно узнать, о чём там, сэр?
– Это о вашей девушке.
– Абигайль?
– Она меньше чем в тридцати милях отсюда… в доме, который давно не охраняется, поскольку его владелец сидит в лондонском Тауэре. Как удачно, сержант!
– Что удачно, сэр?
– Не прикидывайтесь дурачком. Как раз когда вам пришла пора строить планы на штатскую жизнь, ваша постоянная обуза – Джимми и Дэнни – улетучилась, а вам представился случай заполучить жену.
– Именно что заполучить, сэр, поскольку она – законная собственность графа Ширнесского.
– А нам-то что? Если Джимми и Дэнни могли отправиться за одичалой свиньёй, почему бы нам не украсть для вас жену?
– Что значит «нам», сэр?
– Я принял твёрдое решение! – объявил капитан Барнс, поджигая угол письма. – Обеспечить вам счастливую семейную жизнь на постоянном месте – вот лучший способ не растерять Блекторрентский полк! К тому же это будут превосходные учения!
Но Бог выбрал самый совершенный мир, то есть такой, который в одно и то же время проще всех по замыслу и богаче всех явлениями.
Лейбниц
– Менее всего я воображал, что два старых бездетных холостяка займутся доставкой детей из города в город, – сказал Даниель.
Покуда карета моталась и подпрыгивала по хорошей большой дороге из Лейпцига в Виттенберг, а затем по очень, очень плохой в Прецш, Доктор. Уотерхауз оседал, словно груда песка, заталкивал подушки под самые костистые части тела и всё сильнее упирался ногами в основание скамьи, на которой сидел его спутник – Готфрид Вильгельм Лейбниц.
Если Даниель превратился в груду песка, то Лейбниц, куда более привычный к долгим поездкам, являл собой обелиск. Он сидел совершенно прямо, как будто изготовился окунуть перо в чернильницу и начать трактат. Сейчас он поднял бровь и с любопытством взглянул на Даниеля, который уже практически полулежал, едва не упираясь коленом ему в пах.
Когда герцогиня Аркашонская и Йглмская попросила отвезти Иоганна в Лейпциг, Даниель сперва подумал, будто ослышался, однако просьбу выполнил и к собственному изумлению встретил в пункте назначения Лейбница, к которому собирался ехать в Ганновер. Ушей Софии и Софии-Шарлотты достигла весть, что вдовствующая курфюрстина Элеонора тяжело заболела и лежит при смерти. В случае её кончины кто-то должен был сопровождать безутешную принцессу Каролину в Берлин. И кому это поручили? Лейбницу.
Лейбниц на мгновение задумался, потом сказал:
– Кстати. Как здоровье младшего сына герцога Пармского? Прошла ли его сыпь?
– Вы ставите меня в тупик, сударь. Я не знаю даже, как зовут герцога Пармского, а уж тем более как поживает его сын.
– Ответ очевиден, – сказал Лейбниц, – поскольку у него нет сыновей. Только дочери.
– Я начинаю чувствовать себя тупым собеседником в сократическом диалоге. К чему вы клоните?
– Если бы вы спросили герцога Пармского о Лейбнице, тот, возможно, смутно припомнил бы фамилию. Однако он ничего не знает о натурфилософии и, разумеется, никогда бы не поручил вам или мне сопровождать в дороге его дочь. Почти все именитые люди – такие же, как герцог Пармский. Они о нас не знают и знать не хотят, как и мы – о них.
– Вы хотите сказать, что у меня систематическая ошибка наблюдений?
– Да. Именитый человек на выстрел не подпустит к себе таких, как вы или я. Исключение – несколько крайне эксцентричных особ (дай им Бог здоровья!), питающих интерес к натурфилософии. Раньше их было больше, сейчас я могу пересчитать всех по пальцам одной руки: Элиза, София, София-Шарлотта. Только с ними нам и случается беседовать. Они хотят приобщить своих детей к натурфилософии. Выбирая между таким, как вы и я, или свободным (чтобы не сказать – праздным) дядюшкою, слугою, придворным или священником, склонным по дороге оставить дитя без присмотра, растлить, охмурить или подчинить своему влиянию, любая из трёх предпочтёт натурфилософа – мы в худшем случае нагоним на ребёнка скуку.
– Боюсь, так и получилось у меня с маленьким Иоганном, – сказал Даниель. – Думаю, ему больше по душе был бы учебный курс, посвященный исключительно оружию. В отсутствие оружия он предпочитает рукопашный бой. Кажется, я узнал от него больше захватов и подножек, нежели он от меня – научных фактов.
– Они пригодятся вам в Массачусетсе, – серьёзно проговорил Лейбниц. – Говорят, индейцы сильны в рукопашном бою.
– После фехтовальных уроков, которые давал ему Жан Бар на палубе флагмана, весьма горькая участь – пробыть несколько дней в карете с таким, как я.