– Ничего.
– Ерунда!
– Истинная правда. Просто я смотрю на «Компани дез Инд» – и ничего не вижу! Ничего не происходит. Что-то должно происходить. Я заинтригован.
– Вы чуете возможность.
– Как и вы, мадам.
– О… вы о серебре в Лондоне?
– Теперь вы со мной кокетничаете. Мадам, в моих силах осуществить то, о чём вы просите. Я принял католичество, но сохранил связи с гугенотами, бежавшими из Франции. Многие отправились в Лондон или другие места и процветают. Вам это известно, поскольку вы заполнили пустоту, оставшуюся после них в «Компани дю Норд». Вы покупаете у них лес в Швеции и Ростоке. Посему да. Я могу обеспечить перевод вашего серебра и обеспечу. Однако прибыли мне сделка не принесёт, а труда потребует много. Кредит мсье Кастана в Депозите будет на время превышен. Мне придётся выкручивать ему руки. И я очень не люблю иметь дело с Лотаром.
– Прекрасно. Так чем я могу, мсье, выразить вам свою признательность за столь многочисленные хлопоты?
– Вы можете направить своё внимание на загадочную «Компани дез Инд» в далёком Сен-Мало. Вас ведь, как я понимаю, она не интересует?
– Ничуть, мсье; меня занимает лишь «Компани дю Норд».
– Прекрасно. Так вы поделитесь со мною мыслями и наблюдениями касательно первой?
– С превеликой охотой, мсье.
– Отлично. – Бернар встал. – Итак, я еду в Лион. О ревуар.
– Бон вояж.
И Самюэль Бернар вышел из кофейни Исфахнянов так же стремительно, как туда вошёл.
Золочёный стул ещё не успел остыть, когда на него опустился Бонавантюр Россиньоль.
– Я видела, как короли путешествуют с меньшей охраной, – заметила Элиза. И она, и Россиньоль некоторое время любовались, как от кофейни отъезжает карета Бернара в сопровождении экипажей поменьше, верховых телохранителей, конюхов, запасных лошадей и тому подобного.
– Многие короли подвергаются меньшей опасности, – отвечал Россиньоль.
– О, я и не знала, что у мсье Бернара столько врагов.
– У него не такие враги, как у короля: конкретные люди, желающие ему зла и способные действовать сообразно с этим желанием. Просто время от времени французов охватывает слепая ярость, которая не утихает, пока они не вздёрнут или не сожгут парочку финансистов.
– Он пытался меня предупредить, – сказала Элиза, – однако эскадрон наёмников куда красноречивее слов.
– Занятно, – произнёс Россиньоль, переводя взгляд на Элизу. – Я знаю, что вы замужем за герцогом, делите его ложе, вынашиваете его детей, однако не чувствую и капли ревности. Но когда я вижу, как вы говорите с Самюэлем Бернаром…
– Выбрось это из головы, – отвечала Элиза. – Ты ничего не понимаешь.
– Как не понимаю? Пусть я математик, но всё же я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной.
– Да, но ты не коммерсант и представить себе не можешь, что происходит между такими, как я и Бернар. Не тревожься. Будь ты коммерсантом, меня бы к тебе не влекло, как не влечёт к Бернару.
– Вы определённо кокетничали.
– Естественно – но кокетство это ведет к делам отнюдь не постельным.
– Я окончательно запутался. Вы меня дразните.
– Полно тебе, Бон-Бон! Давай разберёмся. Кого из всех немцев я выбрала себе в друзья?
– Лейбница.
– А кто он?
– Математик.
– В Голландии?
– Гюйгенса… математика.
– В Англии?
– Даниеля Уотерхауза. Натурфилософа.
– Во Франции?
– …
– Ну же! Когда я впервые попала в Версаль и вокруг меня увивалась куча любвеобильных герцогов, кому я отдала свои чувства?
– Вы отдали их… математику.
– Как звали математика? – Элиза поднесла ладонь к уху.
– Его звали Бонавантюр Россиньоль, – сказал Бонавантюр Россиньоль и быстро огляделся, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь.
– Когда я попала в беду под Сен-Дизье, кто первый об этом узнал?
– Тот, кто читает всю почту. Бонавантюр Россиньоль.
– И кто прискакал мне на выручку через пол-Франции, отправился со мной на север в Нимвеген и усадил меня на корабль?
– Бон…
– Довольно. Имя звучное и хорошо известное. Однако я предпочитаю называть его Бон-Боном.
– Отлично. Это был Бон-Бон.
– Кто овладел мною на берегу Мёза?
– Этьенн де Лавардак.
– Кто ещё?
– Бон-Бон.
– Кто придумал, как мне выбраться из западни?
– Бон-Бон.
– Кто помог мне замести следы, подделал документы, солгал королю и д'Аво?
– Бон-Бон.
– А кто отец моего первенца?
– Понятия не имею.
– Это потому, что ты не хотел на него смотреть, пока была такая возможность. Однако я скажу тебе, что Жан-Жак очень похож на Бон-Бона – в нём нет и следа порченой крови де Лавардаков. Ты его отец, Бон-Бон.
– К чему вы клоните?
– Я всего лишь говорю, что нелепо ревновать меня к Самюэлю Бернару. Мои и его дела – ничто в сравнении с нашим романом и общим сыном.
Взгляд Бон-Бона рассеянно остановился на знаменитой многоглавой мечети, украшающей стену за Элизиной спиной.
– Вы напомнили мне о том, что я предпочёл бы забыть. Я мог бы справиться получше.
– Ерунда!
– Я мог бы полностью избавить вас от обвинений в шпионаже.
– Возможно, да. Но я думаю, всё обернулось к лучшему.
– Что?! Вы вышли замуж за человека, которого не любите, а Жан-Жака похитил выживший из ума саксонский банкир?
– Это ещё не конец истории. Бон-Бон. Сегодня мы встретились, чтобы её продолжить.
– Да. И место выбрано занятное. – Россиньоль подался вперёд и понизил голос так, что Элизе, дабы расслышать, пришлось почти коснуться лбом его лба. – Два года я читаю все письма этих людей, но никогда не видел их лиц и не пил их кофе.
– Он тебе нравится?