Джек:
– Мистер Фут бросился на нос корабля – то ли в гальюн, как всегда в таких случаях, то ли с намерением помахать белым флагом, – но оступился на оброненном золотом слитке и полетел за борт. Я, зная, что он не умеет плавать, прыгнул за ним следом. Воды оказалось от силы сажени две – я так ударился о дно, что чуть ногу не сломал. Тут-то наше судно и село на мель. Остальное в тумане.
Патрик:
– Не в таком и тумане. Мы с тобой, мсье Арланк, мистер Фут и Вреж день или два где вброд, где вплавь перебирались через бесконечные мели. На каком-то этапе мы встретили Сурендраната. Позднее нас вынесло волнами на берег. Вскоре после этого армянин и француз не прошли проверку на сообразительность и попали в войско Губителя Недругов.
Сурендранат:
– Кстати об этих двоих. Я отправил письмо двоюродному брату в Удайпур. Он наведёт справки.
Они въехали на пологий холм и увидели совершенно иную местность. Милях в двух впереди дорога пересекала реку, бегущую справа налево в Камбейский залив – едва различимую серую полоску на горизонте. У брода стоял саманный форт, а вокруг раскинулся за невысокой стеной городишко. Джек уже знал, что они там найдут: пристань для приходящих из залива судов и базар, на котором баньяны и европейские купцы закупают ситец.
Джек сказал:
– Хорошо будет снова увидеть Арланка и Врежа. Охотно послушаю их воинские байки, хотя и без того знаю всё, что они расскажут.
Патрик и Сурендранат удивились, поэтому Джек объяснил:
– Есть свои преимущества у старости, иначе зачем бы она нам давалась?
– Ты не старый, – покачал головой Патрик. – Тебе и сорока нет.
– Брось. Я прожил больше, чем многие старики. Грамоте я не выучился, счёту тоже, поэтому не могу писать книги, водить корабль или рассчитать правильный угол для стрельбы из пушки. Но людей я знаю хорошо – лучше, чем хотелось бы, поэтому ясно вижу, что происходит в Индостане. Вижу, когда ты, Сурендранат, говоришь о моголах, а ты, Патрик, об англичанах.
– Поделишься ли ты с нами своей мудростью, о Джек? – спросил Патрик.
– Будь здесь Вреж Исфахнян и мсье Арланк, они бы рассказали, что маратхи свирепы, плохо организованы и не боятся смерти, а моголы жестоки и своекорыстны. Что правителям Империи на войне живётся лучше, чем индусам в мирное время. Другими словами, они объявят, что мятеж – дело серьёзное, и что мы не проведём Сурендранатов караван из Сурата в Дели ни лестью, ни подкупом.
– По твоим словам выходит, что это невозможно, – сказал Сурендранат. – Так, может, нам стоит возвратиться в Обитель Праха?
– Сурендранат, ты кем предпочитаешь быть: первой птицей, спрыгнувшей с льдины, или первой, вернувшейся с набитым брюхом?
– Вопрос заключает в себе ответ, – проговорил Сурендранат.
– Послушай моего совета и будешь той, какой надо.
– Ты считаешь, что другие караваны выйдут из Сурата раньше и угодят в руки к мятежникам, – перевёл Сурендранат.
– Я считаю, что всякий караван, вышедший из Сурата, рано или поздно столкнётся с армией маратхов, – сказал Джек. – Тот караван, который обратит их в бегство, первым достигнет цели.
– Я не могу нанять войско, – возразил Сурендранат.
– Я не говорю, чтобы ты нанял войско. Я сказал, что маратхов надо обратить в бегство.
– Ты говоришь, как факир, – мрачно заметил Сурендранат.
На майдане катхияварского городишки присутствовал более или менее обычный набор факиров – и магометан, и индусов. Некоторые без всяких выкрутасов сидели, сплетя руки за головой. Один индус глотал огонь, дервиш в красной юбке кружился на месте, ещё один индус стоял на голове, весь в красной пыли. И всё же по большей части их миски для подаяния были пусты. Все зеваки, босоногие мальчишки, прохожие, разносчики и торговцы собрались в конце площади, где происходило какое-то захватывающее зрелище.
Они толпились так плотно, что, не будь Джек в седле, он бы не разглядел центр всеобщего внимания: седоволосого европейца в одежде, которая на родине Джека вышла из моды ещё до его рождения. В чёрном длиннополом кафтане, чёрной же, голландского фасона широкополой шляпе и ветхой рубашке он походил на странствующего пуританского проповедника. Имелась у него и старая, поеденная червями Библия – она украшала низкий столик, вернее – доску, установленную на примитивных козлах и накрытую грязной рваной тряпицей. Рядом с Библией примостился сборник гимнов, а за сборником – столовый прибор: фарфоровая тарелка, по бокам от которой лежали ржавые нож и вилка.
Джек, судя по всему, подъехал во время паузы, которая закончилась, когда с расположенного неподалёку базара прибежал, неся в ладонях что-то мокрое, взволнованный молодой индус. Толпа расступилась. Индус опустил на тарелку факира свою ношу: истекающий кровью и прозрачной жидкостью металлически-серый потрох. В следующий миг юноша отскочил, словно обжегшись, и бросился вытирать руки о траву.
Факир несколько мгновений торжественно созерцал почку, ожидая, когда уляжется гул. Лишь когда на площади воцарилась гробовая тишина, взялся он за нож и вилку и на несколько томительных мгновений задержал их в воздухе. По толпе пробежало что-то вроде судороги: все подались вперёд, чтобы лучше видеть.
Факир, судя по всему, спасовал. Он положил нож и вилку. По толпе пронёсся вздох то ли облегчения, то ли разочарования. Кто-то бросил на стол мелкую монетку. Факир молитвенно сложил руки и некоторое время беззвучно бормотал, потом открыл Библию и прочёл стих-другой, запинаясь там, где черви проели целое слово. Впрочем, это было что-то из Ветхого Завета со множеством «родил», потому вряд ли имело значение.