– Вы увидите восточные излишества и много чего ещё, если немного помолчите, – но не увидите их в моей стране. Потому как я вот к чему веду. Среди эмиров есть несколько христианских артиллеристов – дезертиров из армий короля Луя или императора Священной Римской империи. Аурангзебу они нужны, потому что знают аль-джебру – это такое математическое колдовство, которое нам хватило ума спереть у арабов. При помощи аль-джебры они могут предсказать, где упадёт ядро, а это в сражении дело полезное. Соответственно, Аурангзебу без них никак.
– А ты-то, папань, тут при чём? Ты ж не отличишь аль-джебру от абракадабры! – спросил Дэнни.
– В безумных фантазиях Великого Могола я просто ещё один франкский чародей. И значит, сейчас я мог бы возлежать в Шахджаханабаде на шёлковых подушках, пока какая-нибудь индусская краля нежила бы мои чакры. А вместо этого я здесь! – Тут Джек порадовался, что его то и дело перебивали, поскольку всё получилось как в хорошем спектакле: он выехал на голую вершину холма и описал рукой широкую дугу. – Теперь внимательно глядите на эти владения, сыны мои, – ибо однажды они не будут вашими!
– Хрен ли тогда смотреть, мы их и так видели, – сказал Джимми. – В какой стороне Шахджаханабад?
– Как вы можете видеть, джагир похож на те лотки, в которых мы выпариваем селитру. Это спекшаяся солёная глина, и всё, что на ней вырастает, немедленно съедается. Борта – холмы, окружающие его со всех сторон за исключением одного места, которое соответствует носику лотка. Там – болото, змеиный рай, ведущий к Бенгальскому заливу.
– Прости, отец, но раян твоего величества продлится ещё… четыре месяца?
– Сто шестнадцать дней, считая от сегодняшнего.
– Так какой нам с Дэнни хрен?..
– Если вы помолчите десять минут кряду, я до этого доберусь, – сказал Джек, высматривая с высоты Сурендраната и Еноха, вообразивших, что они отправились в эту поездку с целью все время останавливаться и на всё пялиться. Едва отъехав от дворца в Бхалупуре (летней столицы Джека в холмах), баньян с алхимиком углубились в беседу и вскоре утратили всякий интерес к бесконечным пререканиям трёх Шафто. Свита из сменных носильщиков, телохранителей, помощников и прочих валлахов растянулась между Джеком с сыновьями и Енохом с Сурендранатом; Джек едва различал ближайшего и мог лишь надеяться, что тот видит следующего. Опасность заключалась не в том, что спутники потеряются (Сурендранат знал дорогу лучше, чем Джек), и не в диких зверях (Джимми и Дэнни заверили, что Енох может за себя постоять), но в душителях из секты тхаги, бандитах из разбойничьей касты дакоитов и маратхских отрядах. Сегодняшнее путешествие привело их на самый край метафорического лотка; от любого места здесь было не больше нескольких миль до какой-нибудь маратхской крепости.
Джек не без лёгкого удивления осознал, что Джимми с Дэнни и впрямь его слушают.
– Именно потому, что Великий Могол жалует джагир на строго ограниченный срок в три года, каждый эмир с первого дня правления направляет все силы на подготовку к тому времени, когда его власть кончится. Я мог бы расписывать подробности часов двенадцать, и тем из вас, кого завораживают рассказы о восточных излишествах, было бы чему подивиться. Вкратце так: есть два пути. Первый – остаться в Шахджаханабаде и плести интриги против всех и каждого в надежде через три года получить новый джагир.
– Второй попробую угадать, – сказал Дэнни. – Беги Шахджаханабада, как чумы. Живи в своём джагире и дои его изо всех сил, чтобы к концу срока набрать чёртову прорву денег…
– Как английский лорд в Ирландии, – подхватил Джимми. Джек вздохнул, шмыгнул носом и утёр слезу.
– Сыны мои, я вами горжусь.
– Так этот-то путь ты и выбрал?
– Не совсем. Доить мой джагир – всё равно что выжимать кровь из вяленого мяса. Мои досточтимые предшественники доили его без остановки тысячу лет. Собственно, для этого есть заминдар, главный сборщик податей, он и доит для того, кто сейчас у власти.
– Тот чучмек в паланкине, да?
– Сурендранат – мой заминдар. Его люди следят за базарами в Бхалупуре, где мы сегодня ночевали, и в Даликоте на побережье, куда мы сейчас едем. Там всё, что дают земля и море, меняют на серебро. А поскольку подать Великому Моголу я плачу серебром, больше её нигде не собрать. Подать установлена раз и навсегда. Джагир приносит некий скромный доход, который не увеличить никакими силами.
– Так что же ты делал все эти годы? – спросил Джимми.
– Для начала проиграл – или по крайней мере не выиграл – несколько битв с маратхами.
– Почему? Ты умеешь делать фосфор. Мог бы застращать маратхов до смерти и загнать в море.
– То были тактические поражения, Дэнни. Другие эмиры – я про интриганов в Шахджаханабаде – слышали про фосфор и считали меня опасным конкурентом. Начни я выигрывать сражения, ко мне стали бы подсылать убийц. А мне хватает тех, что подсылают французы, испанцы, немцы и турки.
– А разыгрывая дурачка, ты себя обезопасил, – заключил Джимми.
– Моголы и маратхи равно хотят, чтобы я прожил ещё хотя бы сто шестнадцать дней. Не то, пока вы бы добрались сюда, чтобы меня вздуть, вашего отца уже не было бы на свете.
– Так чем ты занимался? Кроме того, что проигрывал битвы и отнимал у бедняков последние крохи?
– Тс-с! Слушайте! – сказал Джек.
Они прислушались и поначалу различили только бурчание собственных желудков и шелест ветра в кронах. Однако постепенно до их слуха донеслось: тюк-тюк-тюк.
– Лесорубы? – догадался Джимми.
– Не просто «лесо» и не просто «рубы», – сказал Джек, направляя ослика вниз по склону на стук. – Гляньте на эти деревья… нет-нет, на большие справа. Это тик.