– Смотрите на лампу, – сказал Енох. Взгляды переместились с рвущейся из рук колбы на качающийся светильник.
Ван Крюйк увидел первым.
– Они движутся с одной частотой.
– Которая соответствует?.. – спросил Енох тоном учителя, подводящего учеников к новой теме.
– Естественному периоду волн у входа в бухту, – сказал Джек.
– Я проверил три сосуда, в каждом ртуть плещет с той же частотой, – продолжал Енох. – И вот вам моё мнение: они настроены, в точности как мастер настраивает органные трубы. Когда погрузка закончится и мы попытаемся выйти из бухты…
– То попадём в сильную волну… десять тонн ртути начнут плескать в трюме… нас разнесёт на куски, – закончил ван Крюйк.
– Дело легко поправимо, – сказал Енох. – Надо только спуститься в трюм, откупорить сосуды и долить их доверху, чтобы ртуть не плескала. Японцы не должны знать, что мы разгадали их план, не то они нападут сразу. В здании склада припахивало маслом. Думаю, в лесу прячутся лучники с зажигательными стрелами.
Погрузку закончили рано вечером – времени до темноты оставалось вдоволь. Самурай, распоряжавшийся на барже, отвесил прощальный поклон и отбыл вместе с экзотическими товарами. Ван Крюйк приказал готовиться к отплытию, по приготовления эти были сложнее обычных и заняли куда больше времени. По одному человеку от каждого орудийного расчёта отправили в трюм вскрывать глиняные колбы и поочерёдно доливать их доверху. На корабле всегда достаточно вара для смоления стыков между досками – им и запечатывали колбы. За полчаса до заката ван Крюйк приказал выбирать якоря. К сумеркам они были подняты.
Началась чёрная, лихорадочная работа. Полная луна (день выбрали заранее с таким расчётом, чтобы из бухты не пришлось выходить в кромешной темноте) ярко светила в холодном небе. Все пайщики собрались у Еноха в каюте вокруг единственного сосуда с ртутью, который не стали доливать доверху. Когда на выходе из бухты ритмичные волны начали ударять в борт, колба внезапно ожила и забилась, будто из неё рвался на волю джинн.
Вот тут-то японцы и поняли, что их перехитрили: вдогонку кораблю устремились лодки, вспыхнули в темноте точки зажигательных стрел. Однако ван Крюйк был к этому готов. Едва на берегу загремели боевые барабаны, матросы наверху развернули все паруса по ветру; внизу, на гондеке, все пушки были заряжены картечью. Лодки не могли догнать «Минерву», идущую под парусами; те из них, что всё же вырывались вперёд, встречали пушечным огнём. С полдюжины горящих стрел вонзились в тиковую палубу, но их быстро загасили водой и песком. Луна ещё не села, когда «Минерва» оставила преследователей – и берег – далеко позади.
Когда на следующее утро солнце встало над Японией, задул ветер, называемый у матросов солдатским, то есть перпендикулярный к их южному курсу, – подразумевается, что при таком ветре с парусами управились бы и солдаты. Тем не менее, ван Крюйк сохранял небольшую скорость, опасаясь, что на морской волне переложенные соломой сосуды с ртутью начнут смещаться. Покуда «Минерва» встречала разные типы волн, ван Крюйк рыскал по палубам, чувствуя движения груза, как ясновидящий, и часто общаясь с духом Яна Вроома (умершего от малярии год назад). Вердикт, разумеется, был таков: груз уложен отвратительно и в Маниле его придётся перекладывать заново, но сейчас, памятуя про тайфуны и пиратов, деваться некуда, надо прибавить парусов. Так и сделали.
Таким образом прибавили один-два узла и через три дня вошли в Цусимский пролив. Испытание это явно измыслил для ван Крюйка какой-то адский инженер с целью вымотать ему нервы, ибо корабль надо было почти без карт провести узким проливом между пиратскими Корейскими островами и землёй, на которой иностранца ждёт смерть (Японией), среди неведомых течений и рифов. Рисунки Гото-старшего не помогали; ронин водил судёнышко с куда меньшей осадкой, чем у «Минервы», поэтому держался ближе к берегу и проскальзывал между островками там, где она пройти не могла.
Так или иначе, они миновали пролив и, оставив японские горы по левому борту, вышли в Восточно-Китайское море. Почти сразу вперёдсмотрящий заметил парус по левому траверзу: корабль вышел из щёлки между какими-то японскими островками и лёг на тот же галс, что и «Минерва». Довольно странно, поскольку в той стороне, с которой появился корабль, на карте были отмечены только японские владения, затем – сто градусов Тихого океана и гипотетические очертания Америки. Однако корабль явно был европейский. Более того, голландский, как объявил ван Крюйк, глядя в подзорную трубу. Это разрешило загадку. Корабль был из тех голландских, которым дозволялось заходить в Нагасакскую бухту и бросать якорь у Дедзимы – тщательно охраняемого, обнесённого забором островка, где горстке европейцев разрешали останавливаться на короткое время для переговоров с представителями сёгуна. Все грамотные на «Минерве» спешно писали письма за себя и за своих неграмотных товарищей. Ясно было, что голландский корабль направляется в Батавию, а оттуда на запад. Через несколько месяцев ему предстояло бросить якорь в Роттердаме.
Так они лишились своего алхимика.
Когда стало ясно, что Енох их оставляет, паника накатила на Джека, словно океанский вал, и едва не сбила его с ног. Он почувствовал себя покинутым дитятей, однако, памятуя про моральный дух команды, не разревелся, а сделал вид, будто давно этого ожидал. В какой-то мере так оно и было. Последние два года, пока медленно готовилась сделка с ртутью, Енох проявлял нечеловеческое терпение. Знакомство с жизнью японских и китайских районов Манилы, поездки на диковинные филиппинские островки, утверждение мистера Фута в роли белого султана Квина-Кутты поначалу не давали ему скучать. Однако алхимика давно тянуло в новые странствия.